Тюрьма меняет людей. Одних она ломает, других озлобляет,а у третьих за решеткой происходит переоценка ценностей. От условий пребывания в заключении во многом зависит, каким выйдет бывший преступник на свободу, и важно заниматься не только социально-правовой, но и психологической реабилитацией заключенных. Об этом «Зеркалу» рассказал глава Правозащитного Центра Азербайджана Эльдар Зейналов.
— Достаточно ли в отечественных тюрьмах психологов?
— Психологи в тюрьмах есть, и они там необходимы, ведь заключенный попадает в тюрьму уже в результате острого конфликта с обществом, а получив приговор, особенно длительный, впадает в депрессию. Часто он попадает в непривычную для него среду, с уголовной субкультурой, в чисто мужское общество, где самоутверждаются силой, а не интеллектом. Он должен вставать и ложиться по команде, есть то, что дадут, подчиняться приказам, не выражать публично свой протест. Окружение его неискреннее, каждый чих становится известным администрации. Для клаустрофобов, интровертов, интеллектуалов, общественно активных людей это серьезное испытание, в котором как раз и должен помогать тюремный психолог.
Другое дело, что психологи не занимают в тюремной системе подобающее им место. В классическом варианте, это должен быть человек, с которым советуются и заключенные, и администрация. И не только в случаях открытых конфликтов между заключенными, или персоналом и заключенными, но и при решении вопроса, с кем вместе сидеть заключенному, какой вид деятельности или учебных программ ему больше подходит, как наладить контакт заключенному с семьей и т. п. В некоторых странах психолог даже консультирует, какой цвет краски на стенах больше подойдет именно этому заключенному.
Причин, по которым так сложилось, несколько. Назову лишь те, которые считаю наиболее важными. Во-первых, психолог должен внушать доверие заключенным, а в этом вопросе существенны и такие мелочи, как он одет и у кого получает зарплату. Вот психиатр — он врач в белом халате, он не подчиняется начальнику тюрьмы. А психолог — он не врач, он сотрудник администрации, офицер в мундире при погонах.
Во-вторых, психолог должен быть доступен в случае нужды, как врач в медсанчасти. А у нас он один на 800-900 человек, да еще и работает на пол-штата, приезжает через день. Как к нему физически пробиться и излить душу, отняв минимум полчаса-час, мне лично представить сложно.
В-третьих, не продумано стимулирование работы. Я имею в виду не только зарплату или социальное обеспечение. Для действительно увлеченного работой психолога с аналитическим, научным мышлением работа с заключенными представляет огромный интерес. Я уверяю, что при том вакууме научных исследований, например, по психологии самоубийств, можно было бы защитить десятки диссертаций. И уж, по меньшей мере, кто-то из них мог бы на местном материале написать учебники по пенитенциарной психологии и пенитенциарной конфликтологии.
В качестве примера приведу Виктора Франкла — венского еврея-психолога, который прошел через нацистские лагеря, причем страшные, вроде Дахау, Освенцима. Не сломался там сам, помогал другим заключенным перебороть суицидальные настроения, наблюдал, обобщал. А в 1945, освободившись из концлагеря, написал несколько интересных, до сих пор читаемых работ. Никого из тех психологов, которых я встречал в наших колониях и о которых слышал, я не могу даже отдаленно поставить рядом с Франклом — не по уровню профессионализма, а по отношению к своей работе.
Еще один характерный штрих — это отсутствие жалоб на тюремных психологов: заслуженных или надуманных. Известно, что когда человек ничего не делает, то на него и не жалуются. Пока что у меня ощущение, что иные тюремные офицеры-ветераны понимают заключенных лучше, чем психологи.
— Общаются ли с заключенными представители конфессий, к которым те принадлежат? И могут ли они играть роль тех же психологов?
— Вопрос весьма закономерный. Во многих странах существует институт тюремных капелланов, настоятелей храмов, зарплату которым платит государство. Были такие и у нас, например, при Баиловской тюрьме при царе действовали церковь и мечеть. После революции с этой идеей распрощались вслед за духовенством.
Теперь в колониях есть мечети, иногда не уступающие размерами и убранством какому-нибудь сельскому храму. Кое-где есть и комнаты-молельни для христиан. Однако нет настоятелей, и молитвы читают грамотные заключенные. Но ведь храм это не только место, где совершают намаз, читают молитвы. Очень важно читать проповеди, не побоюсь этого слова, душеспасительные. Там действительно надо спасать души, иногда и буквально спасать, если человек в депрессии и склонен к суициду. А кто это будет делать: вор, который сам грешен?
Кстати, не так давно в одну из колоний попал теолог. Ни у кого ничего не украл, наказан был за свои речи. Он стал естественным лидером верующих, их количество в мечети и число коллективных намазов увеличились, убеждения укрепились, и в результате в тюрьме была создана религиозно-политическая организация, ставящая целью изменить государственность, устранив разделение государства и религии. Этого бы не случилось, если бы в мечети этой колонии был тюремный капеллан.
То же самое скажу и про иные конфессии, представители которых тоже нечастые гости в тюрьмах. Хотя припоминаю, как в Гобустанской тюрьме, например, одного заключенного крестили по всем правилам, с погружением в купель (тюремный бассейн). А другому заключенному-русскому, сделали по его просьбе обрезание, и теперь он мусульманин.
Религия может быть хорошим подспорьем в воспитательной работе, помогая и психологам. У всех религий примерно одинаковое отношение к покушению на чужое добро, к семье, самоубийствам.
— Часто ли заключенные приходят к вере в Бога в тюрьме, или, наоборот, там обычно происходит обратный процесс?
— У кого как. Тюрьма счищает с человека шелуху и показывает его в истинном свете. Но тюрьма все же является тем местом, где человек склонен задумываться и о смысле жизни и об отношении к тому, что он совершил. Ключевой момент тут — именно осознание своей не случайности в этом месте, которое помогает раскаяться и пересмотреть свою жизнь.
Я помню одного заключенного, который на воле потреблял наркотики и под их воздействием без колебаний совершал преступления, в том числе убийства. Перед тем, как его арестовали, он вымогал драгоценности у женщины, с которой случайно познакомился, и получив отказ, хладнокровно застрелил ее. До этого он уже застрелил таксиста и ранил другую женщину. В этот момент в комнату вбежал ребенок, и эту девочку он застрелить не решился. Потом этот ребенок его опознал, но он никогда об этом не жалел. Он попал в тюрьму, и однажды его мать попала в аварию и погибла, когда ехала к нему на свидание. Он сильно переживал, но, мне кажется, уловил какую-то параллель с горем того ребенка, которого он лишил матери. Он пришел к Богу, и его как раз и крестили в тюрьме. Отсидев 20 лет, он освободился, и сейчас ведет достойный образ жизни, в том числе помогает заключенным.
Помню и другой, противоположный пример, когда заключенный из корыстных побуждений убил и, по данным следствия, заживо сжег супружескую пару. Спустя годы, в его камере произошел пожар, и сокамерник, с которым он был дружен почти как с братом, погиб от ожогов.Даже это его не отрезвило, и однажды, отсидев уже лет 15, он заявил с каким-то вызовом, «что правильно я сделал это преступление!» Считая, что «человек человеку волк» (воровское правило «ЧЧВ»), он и друзей себе не завел. Думаю, ему тяжело сидеть без Бога в душе, считая, что он чем-то лучше других людей и имеет право отнимать у них жизни.
Вот в вопросе раскаяния как раз тюремный капеллан и мог бы помочь заблудшим душам. И тут вопрос не в том, чтобы на каждом углу признавать свою вину и быть «паинькой» в соблюдении тюремных правил. В это сложно поверить, но человек действительно меняется, осознав, что он натворил, дистанцировавшись от себя прежнего. Христиане это считают вторым рождением, в духе. И это помогает переносить тяготы тюремной жизни — об этом говорят и воспоминания узников сталинских и нацистских концлагерей.
Эля Бельская
1 декабря 2018, 21:30
http://zerkalo.az/o-dushe-i-po-dusham/
|
